– Тэкеши-сан, вы нам очень помогли. Очень. И пациенты у нас сегодня такие радостные. Многие не встречались с родственниками больше года. А девочка с бантиками, которая подошла к каждому и подарила лично сплетенный браслетик… Ведь им много не надо, только чтобы о них помнили.

– Мы не забудем, Симада-сан. Мы теперь будем вас навещать хотя бы раз в месяц. Может, кто-то и чаще станет приезжать… Сумимасен, мне пора ехать. Завтра в одиннадцать прибудут автобусы и все желающие смогут отправиться на пикник. Список продуктов я распорядителю отослал, поэтому для больных будет отдельное меню. Еще обещали жители из ближайших домов подойти. Пока погода хорошая, раз в месяц обязательно такие выезды будем организовывать.

Когда уезжали, заметил несколько лиц в окнах. Мне показалось, что старики не поверили, что сегодняшнее чудо повторится. Значит, мне надо сделать так, чтобы к ним хоть кто-то приходил. Не по указке из штаба политической партии, а по велению сердца. Потому что превратиться в чудовище очень легко, я тому живой пример. А сохранить в себе хотя бы каплю человечности – очень трудно. Но нужно. Ведь это позволяет нам держать в узде Тьму внутри.

В клубе встречаюсь со старым приятелем. Кэйташи Симидзу распихал кучу дел по подчиненным и вырвался к нам. Мало того – он даже успел заехать в другой дом престарелых и с парой бритоголовых помог собрать новую кровать, которую привезли еще месяц назад. У работников просто руки не доходили до этого – на текучке зашивались.

Теперь сятэйгасира‑хоса сидел у барной стойки и пил пиво. Взгляд у него был задумчивый. Увидев меня, похлопал о седушку высокого стула рядом:

– Я место тебе занял.

– Вижу… Макото-сан, помнишь, я утром тебе название рецепта дал? Ты еще сказал, что знаешь, где эту штуку изготавливают.

– Да, Тэкеши-сан. Я даже взял на пробу.

– Шикарная вещь?

– Полный отвал башки.

– Накапай мне грамм триста. Надо смыть, что накопилось за день.

Бармен молча достал из-под прилавка бутылку без этикетки, налил мне в бокал и поставил на полированную поверхность. Я в один глоток всосал обжигающую жидкость и занюхал рукавом футболки. Мне нужно было встряхнуть мозги. И хоть на мгновение забыть глаза людей, которые встретили нас днем. Потухшие. Пустые. В которых горели крохотные огоньки надежды, когда мы уходили.

– Завтра у тебя что? – допил свое пиво Кэйташи.

– Завтра у меня весь день в госпитале. Будем мучать выгоревших. Пытаемся новую диагностическую штуку запустить с профессором.

– В парк не поедешь?

– Увы. Если бы я разорвался на десяток маленьких макак, каждую бы озадачил и заставил пахать с утра до вечера… Не успеваю. Хорошо бы хоть к ночи закончить.

– Не переживай, сами справимся. У меня трое неплохих ребят подтянутся, их еще отправлю помогать. Сам приеду. Тошико-сан будет с босодзоку. Вроде шпану в углу организовали. Начнут рожи морщить – приставки на неделю лишатся.

– Ты им намекни, что мы два новых байка хотели до ума доводить. Нашли где-то разбитые, выкупили и запчасти нашли для них. На автодроме у нас два часа разрешенных есть, как восстановим – сможем обучать вождению и будущих гонщиков готовить. Хороший стимул – это всегда в плюс.

– Скажу.

Я замечаю, как сбоку топчется знакомая дама. Не так давно она пыталась мне ребра посчитать, а я ее придушил, чтобы не дергалась.

– Хара-сан, ты что-то хотела?

Главарь оторв в юбке подходит и спрашивает:

– А можно я буду с вами заниматься? Очень мне не понравилось, как в прошлый раз досталось. Хочется самой уметь.

– Две проблемы, Хара-сан. Или тебя можно уже по имени называть?

Девушка у нас со вторника. Попросилась помочь чем-нибудь с прицелом на возможную работу. Правда, говорила таким тоном, что Тошико-сан рассердилась и заставила на кухне горбатиться все вечера. Но дамы в сукебан упертые, поэтому раскрашенная во все цвета радуги старшеклассница молчит, смотрит исподлобья, но не уходит.

– Можно. Меня Жина зовут.

– Я знаю… Итак, проблема первая. Жина-сан, я не тренирую бандитов. Между тем, что делаешь ты на улицах и что делают мои парни, есть серьезная разница. Я учу гвардию защищать себя, господина и слабых, кому нужна помощь. Они не будут использовать полученные навыки для того, чтобы выбивать долги. Этому их учить не надо. Они и так уже злые до невозможности и готовы кулаками махать по любому поводу. Я же пытаюсь вложить в них чуточку ответственности. Чтобы они сначала думали, а потом использовали отточенное до смертельной остроты оружие… И я не уверен, что ты не захочешь сломать кому-нибудь из старых должников челюсть. Потому что в тебе пока нет этого стопора и понимания – как легко сделать людям больно.

Молчит. Но не уходит.

– Вторая проблема. У нас в клубе нет жестких обязанностей. Все построено на самоуважении. И если я могу чем-то помочь другим, я стараюсь это сделать. Благодаря такой взаимовыручке мы существуем. И не перегрызлись, как зачастую бывает в других бандах. Мало того, я верю, что через год-два каждый из босодзоку создаст собственное дело и поведет других людей за собой. Просто потому что они станут взрослыми людьми и вырастут из необходимости кому-то что-то доказывать. Главное – они докажут себе. И этого будет более чем достаточно… Вот скажи, почему сегодня ты смотрела нам вслед, но не поехала с остальными волонтерами?

– Что я там забыла? Я ухаживала за теткой, когда ее хватил инсульт. Потом ее забрали родственники.

– И тебе ее не было жалко?.. Обидно. Когда придет время вспоминать прожитую жизнь, вряд ли ты станешь этим гордиться…

– Я не доживу до этого.

Интересно, сколько ей? Пятнадцать? Или больше? На улицу обычно попадают из неблагополучных семей. А в такие озлобленные кодлы сбиваются самые отверженные, кому нечего терять. Кто унижения и ненависть в семье переносит на окружающих.

– Жаль. Вдвоем мы бы смогли сделать больше, чем я один.

– Я лучше с подругами в торговый центр пойду, там прикольно. И там интереснее, чем у вас. Одни задроты, жизни учат и пахать забесплатно заставляют… Я тебя попросила пару приемов показать, а ты из себя крутого корчишь! Напридумывал фигни, журналистам понарассказал, теперь в добренького играешь. Что-то я не видела, чтобы ты хоть раз в клубе чем полезным занимался. Родственники все оплатили, вот и выделываешься!

В разбушевавшуюся сукебан летит смятый комок бумаги. Это сидевшая неподалеку Кеико Кодзима скомкала рисунок и запулила в Жину:

– Закрой рот, яриман [шлюха]! Господин выгорел за своих самураев, защищая их от одаренных! Он кровью заплатил за все, что имеет! И не тебе, жалкому подобию человека, оскорблять его!

– Тихо! – рявкаю, дабы погасить возможную драку. – Закон клуба забыли?! У нас не бывает разборок! Все проблемы решаем за пределами этих стен! Здесь слишком много людей, способных перебить половину Йокогамы. И здесь – наш дом, где мы отдыхаем… Хара-сан, ты сказала, что ты не видела в доме престарелых? Я тебе отвечу… Ты не видела пролежни у бабушек, когда мышцы сгнили и наружу торчат куски позвоночника и кости таза. Ты не дышала дерьмом, который не убирали с утра, потому что санитарок на всех не хватает. Тебе не пытались целовать руки, потому что ты подала воды, а старик не может дотянуться до поильника… Я очень нехороший человек, Хара-сан. Жестокий и злой. Но даже меня проняло до печенок то, что я сегодня увидел…

Спустившись со стула, я отошел в сторону и огляделся вокруг.

– Эти стены мы возвели вместе, я и мои братья и сестры из босодзоку. Будущие проекты рождаются в муках, но с опорой на каждого из нас. Но как мы умеем строить, так мы умеем и воевать. Я – разящий меч оябуна! Я кровавая сталь, уничтожающая врагов Инагава-кай и “Ятагарасу Йокогамы”! Любой из друзей может попросить у меня помощь и я не откажу ему в этом!.. И знаешь, почему, Хара-сан?! Почему я пойду на смерть ради них?!

Голос гремел, отражаясь от стен. В моих глазах девушка увидела что-то такое, что отшатнулась и уперлась спиной в барную стойку.